Кедр и гвоздика - Александра Дмитриевна Рябкина
– И даже сейчас не веришь?
Адам до боли стиснул ее челюсть, поворачивая к себе. Микаэла знала, что он хотел, чтобы она смотрела на него, хотел увидеть ее страх и отчаяние. Ему всегда нравилось видеть ее унижение, а Микаэла не умела подавлять свои эмоции. Никогда не умела. Все еще держа ее, он подвел Микаэлу к обеденному столу – она почувствовала поясницей его холодную поверхность. Но все очень быстро изменилось, когда Адам, которому, видимо, наскучило играть мелко, обрушил голову Микаэлы на стекло.
Звон в ушах усилился настолько, что хотелось сползти на пол бесформенной кучкой и закрыться ладонями. Больно. В легких вместо воздуха бурлила обжигающая лава. Перед глазами летал рой мух, которые не только заволакивали взор, но и мерзко жужжали над ушами. Все лицо горело, словно неумелый мастер решил наживую вырезать узоры на ее коже. Голова трещала от боли.
– И даже теперь? – Прокуренный, близкий к безумию голос прогрохотал прямо над ухом, отчего Микаэла задрожала сильнее. Она ощущала Адама всем телом, и хотелось с головой окунуться в антисептик. Ее тошнило от его близости.
– Я ненавижу тебя.
Микаэла почувствовала, как из уголка рта потекла струйка крови. Удар головой о стол сломал ее окончательно. И не только физически. Микаэла снова возвращалась в то состояние, когда не хотелось больше жить. Видит бог, психолог долго сражался с ее депрессией, из-за которой Микаэла только чудом не полезла в петлю. Просто у Адама был особый навык ломать психологический позвоночник Микаэлы.
– Плевать. Ты моя жена, а значит, будешь делать то, что я хочу.
Опасный треск юбки заставил слететь с губ Микаэлы рваный всхлип. Все приближалось к тому, что она ненавидела больше, чем побои. Адам собирался показать, что по-прежнему владел ею, что был тем, кто, словно рабыню, выкупил ее у родителей. Это нельзя было назвать просто изнасилованием. Слишком мягкое слово.
– Пожалуйста… – Микаэла не сумела остановить рвущиеся из горла рыдания. Паника и страх настолько сильно пустили корни в ее подсознании, что она не могла и пальцем пошевелить от ужаса. – Не надо, прошу! – Голова раскалывалась, а позади себя она слышала торопливое жужжание молнии джинсов.
– Мне нравится, когда ты умоляешь. – Адам насильно повернул голову Микаэлы к себе. Позвонки болезненно хрустнули от резкого движения. А от хищного оскала и безумного блеска в его глазах у Микаэлы перехватило дыхание. Руки задрожали еще сильнее. – Если бы ты преданно ждала меня, а не ложилась под первого, кто подозвал тебя к себе, словно дворовую шавку, я бы, возможно, остановился…
Когтистые руки Адама опустились на ее ребра, оставляя кровоточащие рваные раны.
Не остановился бы. Даже если бы она была самой тихой и прилежной женой, он никогда не стал бы ласковым и смирным мужем. В нем всегда жило это треклятое безумие.
Микаэла услышала свой крик словно со стороны, когда плечо обжег укус. Новая метка. Не тронул старый шрам.
Она не пыталась сдержать рыданий, это было так же бесполезно, как если бы Микаэла продолжала умолять его остановиться. Чертовски больно. Ее персональный кошмар. Ее преисподняя. Все девять кругов ада вместе взятые.
– Отчего ты такой жестокий, Адам? – Микаэла задавала ему этот вопрос не в первый раз.
Она чувствовала его тяжелый взгляд на затылке, но было настолько страшно снова встречаться с ним, что Микаэла не обернулась. Ребра горели от царапин. Укус на плече с новой силой пускал лаву по венам. Лицо болело от удара. А в голове все еще звенело. Микаэла ненавидела каждую секунду этой жизни.
На мгновение ей показалось, что Адам отстранился от нее, будто даруя свободу. Но это было фикцией, призванной сбить с толку. Он, как и минуту назад, продолжал прижимать Микаэлу к столу, а его рука повелительно лежала на ее шее. Покорная поза, которая взбесила бы даже самую послушную волчицу.
В спешке, словно пытаясь сбежать от нагоняющей ее панической атаки, Микаэла начала осматривать стол перед собой. Ей жизненно необходимо было высвободиться. Добежать до ванной. Нажать на тревожную кнопку. Дождаться. Да, у нее есть план. Но сейчас, когда она была так позорно прижата к столу, он казался невыполнимым.
– Жизнь жестока, Микаэла. А ты, – грубые пальцы сомкнулись на шее с особым извращенным наслаждением, – всегда принадлежала, принадлежишь и будешь принадлежать мне!
Жуткие кошмары вылезли из омерзительно пыльных и поросших паутиной уголков древнего фамильного шкафа. Старый шрам на плече исходил фантомной болью, будто рана снова открылась и начала кровоточить. Так же как и душа Микаэлы.
Она всегда была пленницей. Но самое страшное, что Микаэла оказалась пленницей пустоты, что росла внутри. Всхлипывая и все еще тешась надеждой сделать полноценный вздох, Микаэла заметила неподалеку разделочный нож. Это могло стать ее последним и единственным шансом. Острые когти Адама чертили полосы на позвоночнике, не желая даже на секунду даровать ей покой. Каждое прикосновение ощущалось ударом раскаленного лезвия. И Микаэла больше не хотела этого чувствовать.
Нужно было собрать последние крупицы воли и смелости. Из последних сил лягнув Адама, она выиграла несколько мгновений свободы. Этого оказалось достаточно, чтобы перепрыгнуть через стол и схватить нож. Теперь между Микаэлой и Адамом был целый квадратный островок из стекла. В воздухе витал запах крови, смешанный с ненавистным дымным одеколоном и ароматом терпких сигарет с гвоздикой.
Ее взгляд опустился на стол, по которому растеклась алая лужица. Несколько капель с мерзким звуком упало на пол.
– Я готова снова отправить тебя в могилу, – пророкотала Микаэла, надеясь взглядом уничтожить Адама на месте. Обрушить на него кару небесную и погрузить в пучины ада.
Микаэла держалась из последних сил, как и ее волчица, которая давно перестала кидать вызов зверю бывшего мужа. Нет, она не была ни покорной, ни доминантной. Ругару не знали этих границ. Но внутренний зверь Микаэлы за семь лет замужества делал то, что обеспечивало им хоть какое-то подобие жизни. Для этого приходилось слушаться Адама, и это было омерзительно.
– Ты такая чертовски смелая. – Звонкий смех разорвал тревожную тишину кухни. Адам перелез через стол, и Микаэла выставила нож перед собой. Руки дрожали. Все тело стонало, а каждое движение заставляло ее болезненно шипеть. – И вся моя!
Резкий бросок в сторону израненной Микаэлы запустил оставшиеся у нее инстинкты. Они со скрипом, словно старый механизм, пустились в бой. Микаэла и не успела осознать, когда нож почти
